Глава 1. Трасса

«Меня бросили умирать под проливным дождём». Мысль о смерти пришла в голову Лавинии, стоило ей почувствовать, как первые удары ливня дробью по плечам пробивают тонкое кружево шёлкового бельевого топа. Мимолётный взгляд на небо не прибавил оптимизма: туманная мгла заполонила небосвод. И ни единого огонька не казалось из-за поворота трассы, по которой шла Лавиния. Не плохо и не хорошо – мало ли кто может повстречаться девушке, дефилирующей на каблуках по мокрому асфальту шоссе, и мало ли что этот встречный допустит себе о ней подумать.
Девушка на всякий случай отошла ближе к краю обочины, едва ли став менее заметной на голой дороге. Признаться, она сама не отдавала себе отчёт в том, стоит ли ей быть заметной или нет. Внутри себя она всё же лелеяла надежду на его возвращение: «Передумает, пожалеет, вернётся. Нельзя же вот так запросто выкинуть меня и оставить под дождём на полупустой загородной трассе, как шлюху какую! Невеста я ему или кто? Неужели ему на меня настолько наплевать?» Время, прошедшее с того момента, когда жених захлопнул дверцу авто и под ожесточённый рёв мотора умчался вдаль по шоссе, свидетельствовало в пользу утвердительного ответа на конечный вопрос.
Тело Лавинии зябло под непрекращающимся ливнем. Ещё гадливее было на душе. Но страшнее ливня и досады напрашивалось предположение, что размолвка вынудит Юру отменить свадьбу. Как не стыдно признавать, но именно от этого домысливания Лаве по-настоящему сделалось невмоготу. Недобрые предчувствия склоняли разум к рефлексии, заставляя копаться в причинах, единой подноготной всех в её жизни следствий: «Где я ошиблась? Чтобы оказаться вот так, на трассе, одинокой, поколачиваемой со всех сторон беспощадным ливнем? Что я скажу родителям, если снова всё сорвётся? Брошенная в который раз, я окончательно потеряю их уважение».
Волосы липли к лицу, ветер дул навстречу, и Лава захлёбывалась дождевой водой. Сквозь напряжённо нарастающий грохот капель она поздно расслышала гул мотора, заметив проезжавший мимо автомобиль, лишь когда железяка, снизив скорость, поравнялась с ней. Сердце Лавинии радостно ёкнуло в надежде, что это Юра вернулся спасти её от дождя. Но нет – совершенно незнакомый автомобиль следовал за одиночкой, освещая дорогу блёклыми огнями фар. Сжавшись от холода и страха, Лавиния сместилась за край обочины, где скользкая трава вынуждала мельтешить шагом.
По левую руку щёлкнула дверца машины. Из ветреного холода и мурашек Лавинию резко бросило в жар. Особенности её нервной системы иногда побуждали организм реагировать радикальным образом на непредвиденные внешние раздражители. За свои тридцать лет Лавиния научилась распознавать признаки, с высокой долей вероятности могущие стать причиной «неудобных ситуаций», как она сама для себя обозначала неловкие моменты, время от времени возникавшие при коммуникации.
В отсутствие какого-либо конкретного подтверждённого специалистами диагноза она проживала в целом обычную жизнь, изо всех сил стараясь вести себя «как надо», что удавалось с великим трудом и далеко не всегда, потому как ввиду специфического устройства психики понимание норм социального поведения у неё напрочь отсутствовало. В какой-то момент трезво оценив свой уровень социального интеллекта, она пришла к выводу, что по сути является «социальным имбецилом», и это неутешительное, но правдивое знание помогало избегать «неудобных ситуаций», а в случае неотвратимости оных мобилизовать все силы воли и разума для общения, приближенного к ожидаемому социумом в конкретных обстоятельствах. Неизбежно возникающее каждый раз напряжение вызывало учащённый пульс, жар или озноб, а то и обе полярные реакции попеременно. И надо же случиться такому: одинокая трасса, проливной дождь – ситуация патовая, втройне нервная…
Как будто издалека, отгороженный шумом ливня, до слуха долетел мужской голос:
– Вам далеко ехать? Садитесь – подвезу!
В подобных обстоятельствах Лаве ещё не приходилось бывать, и ни единого варианта ответить «как надо». Оставалось действовать по наитию: вместо «надо» говорить «что-нибудь» – в её случае «что-нибудь» означало выдавать всё, что лежало на поверхности.
– Вы насильник или убийца. Мне не следует к вам садиться. Дальше себе пойду!
Автомобиль как будто отстал. Лавинии померещилось, что и машина, и водитель канули в прошлое, остались за стеной дождя, ставшей непреодолимой преградой. Ей удалось даже немного расслабиться. Ненадолго. Двигатель умолк, но чьи-то быстрые шаги за спиной заставили остановиться и обернуться…
Впервые они столкнулись на обочине, глаза в глаза, едва различая лица друг друга под чернью туч и рокотом ливня, застилавшего слух и взор. Лавиния, отличавшаяся высоким ростом, смотрела на мужчину сверху вниз: в линзы его очков в толстой оправе нещадно колотила льющая с неба вода.
– Девушка, послушайте, до города километров двадцать. Автобусы здесь не ходят. Я искренне хочу помочь. Не дурите! Садитесь на заднее сиденье, если боитесь чего!
Лавиния не была глупа, её «особенности» относились исключительно к интеллекту социальному, никоим образом не влияя на спектр когнитивно-аналитических и прочих умственных способностей. Быстро прикинув в уме все за и против, они примирилась с тем, что добраться домой, сев в машину к субтильному очкарику, вместо того, чтобы испытывать судьбу, рассчитывая на другую попутку с другим неизвестным, возможно в действительности опасным, вполне подходящий в сложившихся обстоятельствах вариант.
– Идёт. Я на заднее, – сказала Лавиния.
Мужчина проводил её до машины, открыл заднюю дверцу, и девушка не без удовольствия укрылась от дождя, откинувшись на тканом сиденье тёплого, а главное, сухого седана «ауди».
– Признаться, в первую минуту вы меня шокировали, – произнёс мужчина, садясь за руль. – Вы всегда так прямолинейны?
– Я не специально, – начала Лавиния, привыкшая оправдываться. – Я не умею общаться. У меня расстройство аутического спектра.
– Не думаю, – высказался мужчина с видом знатока. Его глаза через зеркало заднего вида на секунду остановились на Лавинии, будто он хотел удостовериться, что она ещё здесь и слышит.
– Вы что, психиатр?
– Нет. Но я имею отношение к медицине.
Не отвлекая внимание от дороги, мужчина наощупь отворил бардачок и двумя пальцами протянул пассажирке карточку.
– «Витольд Колокольцев. Ветеринар-орнитолог. Доктор ветеринарных наук. Профессор. Академик Российской академии естествознания», – девушка прочла вслух длинную надпись на перламутровой визитке с рельефным изображением чёрной птицы наподобие дрозда, сидящей на ветке.
На ладонях ещё оставалась влага, и пассажирка непрестанно вертела пальцами карточку, испытывая бумагу на прочность.
– Я не ошиблась: вы маньяк. Я не похожа на птицу. Тем не менее вы берётесь судить о диагнозе человека незнакомого, с которым перемолвились всего парой фраз. Непростительная некомпетентность при вашей учёности!
Машина вильнула: обескураженный собеседник едва не потерял управление. Повезло, трасса была пуста.
– Следить за вашей логикой – ни с чем не сравнимое удовольствие! – рассмеялся Витольд. – Но почему маньяк? Не вижу связи.
– Учёные живут мыслями, делами, которыми движет мысль, идея. Они не смотрят по сторонам, не отвлекаются на девушек у обочины. Если только девушка или обочина не имеют отношения к этой самой идее. Будь я птицей – ситуация «норм». Но я не птица. Значит, «не норм» – с вами.
Лавиния понимала, что её «несёт», но ничего не могла с собой поделать и, уже приготовившись в очередной раз извиниться, произнесла невпопад:
– Кстати, я –Лавиния, – и вдобавок протянула руку к плечу водителя.
– Витольд, – мужчина исхитрился ответить на приветствие, изогнув руку в локте.
Оба долго молчали… Дождь стих, просветлело небо. Загородная трасса перешла в оживлённую магистраль. Среди высоток высветилась табличка с буквой «М».
– Остановите, пожалуйста, у метро! – попросила Лавиния.
Академик припарковал автомобиль на стоянке в ряд с остальными, но не вплотную, а чуть в отдалении. Лавиния, к удивлению для себя, не торопилась покидать салон. Отнюдь не из-за боязни простыть на холодном ветру, не успев толком просохнуть. Дело не в том, что тепло салона дарило уют. Что-то странно притягательное, неуловимое, но в высшей степени любопытное для ума было в самом водителе, этом странном академике академии. Недостаток времени, а вероятнее, и того самого социального интеллекта не позволили девушке докопаться до причины, и, помедлив, она открыла дверцу, ступив на мокрый тротуар.
Витольд вышел вслед за ней. Зачем? Должно быть, попрощаться. Он обошёл машину, встав напротив Лавинии. Он беззастенчиво разглядывал её, пялился, как сказал бы любой – кто угодно, но не Лавиния. Любой бы при таком внимании почувствовал дискомфорт. Любой, но не она. И Витольд знал об этом. И зная, произнёс, не отрывая взгляда:
– Признаюсь: вы по-своему правы и в то же время серьёзно заблуждаетесь. Целиком и полностью признаю вашу правоту во всём…
– В чём? – Лавиния удивлённо вскинула брови.
– Вы правы во всём, что касается меня. – Не давая девушке собраться с мыслями, мужчина быстро перевёл внимание на салон и, ахнув, объявил: – Какая же вы рассеянная! Сумочку забыли!
Он отворил дверцу машины, и Лавиния, попавшись на нехитрую уловку, опустила голову внутрь салона, чтобы осмотреть сиденье. В тот же миг она почувствовала резкий болезненный укол в области шеи. Поздно она опомнилась – никакой сумочки при ней не было. Дыхание свело страхом. А сквозь застилающую разум пелену проникал вкрадчивый шёпот:
– …Правы во всём, что касается меня. Насчёт себя заблуждаетесь…